Загадки Петербурга I. Умышленный город - Елена Игнатова

Важной мерой в благоустройстве столицы стало сооружение водопровода в центральных районах. Это было великолепное новшество. Правда, из-за отсутствия хороших фильтров вода почти не очищалась, и зажиточные люди по-прежнему предпочитали покупать чистую воду из бочек. Это понятно, если вспомнить выступление одного из членов Городской думы на заседании в 1877 году: «Общество петербургских водопроводов снабжает город в последнее время недоброкачественной водой, в которой попадается даже тухлая рыба», что свидетельствовало не только о плохом состоянии водопровода, но косвенно и об изобилии рыбы в Неве. Конечно, она попадала на стол горожан не таким странным образом.

На Неве, Большой и Малой Невках и Фонтанке круглый год стояли садки: баржи, где продавали живую рыбу. Зимой ее добывали подледным ловом в заливе и доставляли в садки, летом сюда подходили рыболовные суденышки. В садках продавали не только живую рыбу, но и балыки, икру разных сортов, рыбу различного посола. Зимой у входа в садок выставлялись громадные замороженные белуги.

Летом за свежей рыбой можно было пойти на тоню. Тони — плоты у берега, с которых ловили неводом, — стояли на реке во многих местах. За небольшую плату можно было «заказать тоню»: рыбаки забрасывали невод, примерно через час вытаскивали его, и весь улов принадлежал заказчику. Дело это было азартное, что-то вроде лотереи. В сети попадались судаки, сиги, лещи, а иногда знаменитые невские лососи. Мелочь заказчик оставлял рыбакам, отбирая себе лишь лучшую рыбу.

Хозяевами тоней в основном были жители пригородного села Рыбацкого: в конце XVIII века они получили по указу Екатерины II право безвозмездно пользоваться рыбными угодьями на Неве и Невках. Рыбацкое было богатым, процветающим селом. И сейчас, когда многоэтажки Невского района подошли к нему вплотную и его окраинные дома заброшены, еще видны следы былого благополучия: двухэтажные и трехэтажные дома, удобные спуски к реке, остатки садов, некогда окружавших село.

Жители Рыбацкого поставляли горожанам свежую рыбу, а с другого берега Невы, с Охты, шли по утрам «целые взводы молочниц с коромыслами, на концах которых побрякивали жестяные ведра с молоком» (А. Н. Бенуа. «Мои воспоминания»), они несли корзинки с маслом и творогом. Тянулись к центру города, к рынкам, бесконечные вереницы возов с разными товарами. На рынке их продавали с возов или сдавали в лавки. Александр Бенуа вспоминал, какими были лавки на рынке: «По стенам на полках стояли бутылки с винами и наливками, банки с леденцами и консервами, а также целый батальон наполовину завернутых в синюю бумагу сахарных голов. В специальных ящиках и витринах лежали пряники, халва разных сортов и неприхотливые конфеты. В бочках же хранился погруженный в опилки виноград разных сортов, сохранявший свою свежесть в течение всей зимы… То и дело один из приказчиков ныряет в святую святых и является оттуда с лежащим на кончике ножа, тонким, как лепесток, куском дивного слезоточивого швейцарского сыра, или с ломтиком божественной салфеточной икры, или с образчиком розовой семги. Но копченый золотисто-коричневый сиг выносится целиком, и его приходится оценивать с виду, лишь чуть дотрагиваясь до его глянцевитой, отливающей золотом кожи, под которой чувствуется нежная масса розовато-белого мяса. Приносятся и черные миноги, и соленые грибки, а в рождественские дни всякие елочные, точно свитые из металла крендели, румяные яблочки, затейливые фигурные пряники с целыми на них разноцветными барельефами из сахара».

Сенной рынок — «чрево Петербурга» — был самым большим в городе. Там шла особая, беспокойная жизнь: до поздней ночи толпились торговцы, покупатели, люди, ищущие случайного заработка, воры, присматривающая за порядком полиция. На рынке можно было купить всякого рода живность, все необходимое в хозяйстве.

Рано поутру Сенную площадь убирали, но к вечеру мостовая покрывалась отбросами, в воздухе пахло гнилью. Рядом с Сенной было еще два рынка и своеобразная биржа труда — место, где собирались крестьяне, пришедшие в столицу на заработки. Соседствовала с Сенной и Вяземская лавра — одна из самых знаменитых петербургских трущоб. Так называли дом с флигелями и пристройками, занимавший целый квартал, который горожане предусмотрительно обходили стороной. Обитателями его были нищие, воры, проститутки, жулики всех мастей. «Вяземский дом выходит двумя большими флигелями на Забалканский (ныне Московский. — Е. И.) проспект и одним, довольно красивым, на Фонтанку. В флигелях помещается постоялый двор, чайная, на местном жаргоне называемая „мышеловкой“, вероятно, потому, что чины полиции захватывают здесь всех, кого нужно… А остальные кварталы заняты и в настоящее время, как и прежде, не беднотой, но отбросами, паразитами общества» (Н. Свешников. «Петербургские Вяземские трущобы и их обитатели»).

В Вяземской лавре сдавались большей частью не квартиры, а углы, однако главный доход хозяев и обитателей дома составляли продажа краденого, ростовщичество, ночная торговля водкой. Жильцов там было невероятно много: в 70-е годы больше двух тысяч. Сторонним людям заходить в эти трущобы не рекомендовалось. «Случалось, что некоторые приносили жалобы властям, но они прямо отвечали: „Ведь ты знал, что это Вяземский дом. Знал, куда шел. Вперед наука, не будешь другой раз туда шляться!“» — писал Свешников.

Сенная площадь находится неподалеку от Екатерининского канала (ныне канал Грибоедова). Этот канал был настолько грязен, что в 60-е годы городские власти предлагали засыпать его. По выражению журналиста того времени, вода в нем представляла собою «экстракт из дохлых собак и кошек». Проект пустить по Екатерининскому каналу пароходы был отвергнут из опасения, что «вода, попадая на пассажиров парохода, могла наделить их бактериями различных болезней, от брюшного тифа до холеры».

В окрестностях Сенной площади разворачивается действие романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». Его герой, Родион Раскольников, жил в Столярном переулке, неподалеку от Сенной. Столярный переулок имел в городе печальную известность: количество питейных заведений в нем изумляло даже привычных людей. Газета «Петербургский листок» в 1865 году писала: «В Столярном переулке находится шестнадцать домов. В этих шестнадцати домах помещается восемнадцать питейных заведений, так что желающие насладиться увеселяющей влагой, придя в Столярный переулок, не имеют необходимости смотреть на вывески: входи в любой дом — везде найдешь вино».

Атмосфера безысходности жизни обитателей убогих кварталов, описанная Достоевским, не была преувеличением. А. Ф. Кони, знаменитый петербургский юрист, вспоминал, что в 1870-е годы печальную известность приобрела в городе Пушкинская улица. «Узкая, с маленькой площадкой, на которой позже поставлен ничтожный памятник Пушкину, обставленная громадными домами, она с самого своего открытия привлекла многолюдное население, среди которого были настолько частые случаи самоубийства, что пришлось командировать к местному судебному следователю нескольких помощников. Может быть, скученность обитателей и какой-то угрюмый вид этой улицы оказались не без влияния на омраченную и исстрадавшуюся душу».

К середине XIX века в русской литературе сложился образ Петербурга как города двух враждующих начал: творение Петра, с его горделивой красотой, царит над бездной несмиренного хаоса. Но хаос грозит ему опасностью, а возможно, и гибелью. Этот образ приходит на память при размышлении о российской жизни второй половины XIX века. С 60-х годов радикально настроенная молодежь вступила в многолетний трагический конфликт с государством. Центром борьбы стал Петербург.

В чем истоки этого конфликта? В оцепенении общественной жизни России на протяжении нескольких десятилетий? Время становления «новых людей» пришлось на пору, когда общество, очнувшись, с негодованием осуждало современное состояние России и бесславное николаевское царствование. Молодежь, склонная к крайним выводам, шагнула в своем отрицании дальше. «Новые люди» отвергали и переоценивали все духовное наследие прошлого: дворянскую культуру, традиции, концепцию истории России и т. д.

Олицетворение дворянства для них — помещица Салтычиха[13]; путь социального переустройства — крестьянская революция, новая пугачевщина. А в промежутке между временами Салтычихи и Пугачева и современностью, на их взгляд, не было почти ничего ценного. Разрушить и строить на новых, небывалых началах следовало всё, от семьи до государства. А между тем 60-е годы — пора важных и благотворных государственных реформ. Важнейшие из них: земская (создание земств — местных органов самоуправления — 1864 год); судебная (учреждение судов присяжных, мировых судов, адвокатуры — 1869 год), военная. И главное — 19 февраля 1861 года в России отменено крепостное право.